Уполовиненные, обобществленные, ассимилированные

На территории России стало одним народом меньше. Злободневный тренд – пограничные миграции.

Деревня Сигово – типичное поселение сету, километров 30 к западу от Пскова – всего семь дворов. Сету традиционно селились хуторами. Приход в пяти километрах – каменная церковь 1798 года в привычном стиле «деревенского классицизма». Когда-то имелась и часовня. Собственно и все: сегодня в Сигово ни одного сету не осталось – все ушли в соседнюю Эстонию, «двоюродную» им страну. Была ли им родной Россия – тоже, однако, вопрос. В Сигово был открыт и первый музей культуры сету. Его создателем стала русская женщина (предсказуемо, да?), бывшая учительница музыки из Петербурга.

Речь идет о народе, который некоторые ученые народом и не признают. Встречаются этнологи, не знающие о существовании сету. Что странно. Крестьяне Псковской и даже неродной для сету Тверской области, с которыми доводилось общаться на сей счет, о них знают немало и воспринимают самостоятельным народом. (Ну да, их как-никак связывает тысячелетняя история совместного проживания). Что, кстати, дает повод косвенно признать этническую самостоятельность сету. Есть и другие, более веские основания.

Мобильная родина

Фото: Глеб Костин.

Сету вместе с остальными финно-угорскими народами пришли в прибалтийские земли с Поволжья и уже четвертое тысячелетие мирно сосуществуют со славянами. Территории их компактного проживания со временем стали числиться за Псковской республикой – к западу и северо-западу от Пскова. Вместе с гражданами вольного города, в отличие от этнических родственников – эстонцев и финнов, сету приняли православие. Позже, уже в составе Российской империи, их «столицей» стали Печоры, а Псково-Печорский монастырь – Меккой и Иерусалимом. Эти земли сету и считают своей родиной, которую они называют Setomaa (Сетумаа).

И все бы ничего, да так уж сложилось, что до революции часть Печорского района вместе с Печорами административно приклеилась к Эстонии. И осталась за ней, когда в результате Октябрьской революции та обрела независимость. Благодаря этому сету избежали коллективизации в 1930-е годы, не пострадал от секуляризации и Печорский монастырь. Когда же Эстония при не слишком благополучных обстоятельствах вернулась в лоно империи, Печорский район целиком вошел в Псковскую область. При этом значительная часть сету осталась в Эстонии. В 1991 году внутренняя советская граница опять стала государственной, а народ сету вместе со своей административно не детерминированной родиной оказался разделен надвое.

Исход начался уже тогда, в 1950-1960-е годы. По мнению Ильмара Вананурма, председателя Конгресса сетуских общин в Эстонии, одной из причин была языковая. Сету за годы жизни в довоенной Эстонии интегрировались в ее языковое пространство. С его разрушением – после закрытия эстонских школ в Печорском районе и прекращения делопроизводства на эстонском языке – они двинулись туда, где это языковое пространство осталось. Но едва ли не более важными причинами, считает Вананурм, и с ним согласится любой сету, были идеологические и экономические – коллективизация и две волны депортаций в Сибирь (1947 и 1949 годы).

«Колхозникам в российских областях платили „палочками“: отмечали в ведомостях трудодни, но денег за эти „палочки“ чаще всего не давали. В Эстонии же существовали зажиточные колхозы, где люди получали реальную зарплату, на которую можно было неплохо жить, – рассказывает Вананурм. – Не говоря уже о возможности поселиться в городах и устроиться на работу с твердой зарплатой и иными благами городской жизни». По переписи 1938 года, в Печорском районе проживало 16 тыс. сету. К 1989 году осталось 6 тыс. Еще более впечатляющей стала последняя волна миграции – к 2005 году сету в Печорском районе насчитывалось менее 200 человек.

Две интонации

Ни в России, ни в Эстонии сету не считают своими. Сами сету, как видно на карте, скрепя сердце предпочитают Эстонию.

«Я была первой русской, поселившейся в Сигово, – рассказывает хранитель частного музея памяти сету Татьяна Огарева. – Сначала община меня приняла настороженно, даже побаивались. Постепенно подружились, я работала учителем музыки в школе. Оказалось, что народ они очень дружелюбный и улыбчивый. А неподалеку от Сигово на хуторе жил крестьянин-сету Николай Иванович Таппер. Он-то и предложил мне создать музей. „Народ наш уходит, пусть о нем хоть память в России останется, – говорил он. – Нам, крестьянам, некогда, зато мы тебе поможем“. Так в 1994 году я начала с его помощью собирать коллекцию».

Музей ютится в аккуратной, чистой хозяйственной постройке – она хоть и покосилась да просела, но сараем ее не назовешь. «Немузейный» вид, впрочем, только подчеркивает аутентичность объекта. Некоторые экспонаты уникальны для крестьянского быта – кофеварки, сепараторы. Много одежды, льняных тканей. «Они в этой одежде и ходили. Более того, псковичи считали хорошим тоном заказывать у сету одежду. Они очень трудолюбивые. Каждое хозяйство имело до двух гектаров льна. Лен производили очень высокого качества, он имел отличный спрос на международных ярмарках. Основными закупщиками были шведы и англичане, которые пускали его на корабельные канаты: крепкий лен делали», – продолжает экскурсию Татьяна.

В голосе ее (узнаваемый голос экскурсоводов миниатюрных провинциальных музеев) смешиваются две интонации – гордость за маленький, никому не известный народ и некоторая печаль за его не лучшую судьбу. Не печаль даже, а скорее меланхолия образованного человека, к которой причудливо примешивается обостренное чувство гражданской ответственности. Такое и свойственно, пожалуй, русским интеллигентам – чувство ответственности за что-то чужое, не слишком русское (впрочем, называть сету чужими – со всех сторон ненаучно). Но все же характерная история: петербургская учительница музыки уехала в начале 1990-х из города «ближе к земле», своими силами создала музей народа, о котором раньше знать не знала. Есть в этом что-то такое… андрей-платоновское.

Под натиском цивилизации

«Конечно, цивилизация их погубила, – говорит Татьяна. – Не только цивилизация, много причин… уже к 1950-му весь их уклад был уничтожен советской властью. Деревни укрупняли, хутора срывали экскаваторами, коллективизировали скот, отбирали все орудия труда. Многие были репрессированы».

Впрочем, обидно то, что миграция 90-х годов могла быть предотвращена. «Можно говорить о прекращении воспроизводства сету на территории России, – убежден заведующий кафедрой географии Псковского педагогического института Андрей Манаков, под руководством которого были проведены наиболее глубокие за постсоветские годы исследования сету. – Одним народом у нас стало меньше. Православным, надо заметить. В начале 90-х ситуацию еще можно было спасти – предпринять несложные, в общем-то, действия, чтобы предотвратить исход. Был сделан запрос в Думу, Дума направила его в Академию наук, и именно московские ученые зарубили этот вопрос – отказались признать сету малым народом. Они просто никогда не изучали его. Вепсов изучали, ижору изучали, ингерманландцев изучали, а сету – нет. И они сослались на работы эстонцев. А те всегда были заинтересованы в том, чтобы считать сету эстонцами. И наши академики решили, что статус малого народа сету не нужен. Фактически на народности был поставлен крест. Уже в 1993 году. После этого эстонцы начали активно переманивать их – дарили подарки, очень грамотно работали в этом направлении».

Чужие среди своих

Парадоксальным образом титульные нации, на территории которых компактно проживают сету, эстонцы и русские, не признают сету ни своими, ни чужими. Для русских они близки хотя бы потому, что православные. Жизнь сету многие века была сосредоточена вокруг Псково-Печорского монастыря, образ которого фигурирует в сетуском фольклоре. Забавно также и то, что, соблюдая православные обряды едва ли не более ревностно, чем русские, сету сохранили верность своим языческим богам, за что псковичи прозвали их полуверцами.

Касательно религии сегодня добавилось еще одно «техническое» обстоятельство. Сетуские приходы в Эстонии подчиняются не Московскому, а Константинопольскому патриархату. Соответственно, их судьба не слишком занимает Русскую православную церковь. При этом, по словам Вананурма, в глазах эстонского лютеранского большинства сету ближе к русским. Будучи этнически родственны эстонцам, они веками жили в окружении русских и были полностью интегрированы в пространство русского Северо-Запада, в его социально-экономические и культурные условия. При этом, не имея письменности, сету сохранили свою речь. Несмотря на века совместного проживания с русскими на Псковской земле, несмотря на культурную близость, они всегда держали четкую языковую дистанцию.

Знают, но не понимают

Национальная самоидентификация у сету вообще-то выражена очень сильно. Исследования псковских этнологов говорят о том, что они четко выделяют себя по языковому, религиозному и культурному признакам. Камнем преткновения для признания национальной идентичности сету остается язык. Формально он считается южно-эстонским диалектом, однако граница между диалектом и языком в лингвистике достаточно тонкая. Разумеется, эстонский и сетуский языки родственны, но, следуя логике, на этом основании и эстонский можно признать диалектом финского.

«Сегодня в Эстонии, – говорит Ильмар Вананурм, – существует официально зарегистрированный Союз сетуских волостей (всего их четыре), примерно 60% населения которых составляют сету. В каждой волости есть школа, где язык сету изучается как факультатив, но нигде не ведется преподавание на нем в полном объеме. Не было таких школ и в период с 1920 по 1940 год».

Надо сказать, языковое отличие от эстонцев сету часто называют более важным для национальной идентификации, чем, например, культурное или религиозное, о чем свидетельствуют исследования псковских ученых. «Разумеется, сету знают эстонский язык, учат его в школе, но если бы они его не учили, они бы эстонцев не поняли. Так же, как эстонцы не понимают сету», – поясняет Андрей Манаков.

Впрочем, даже если признать язык сету диалектом, это еще не значит, что они автоматически должны быть признаны эстонцами. Потому что национальная идентификация далеко не всегда детерминируется по языковому принципу. Наглядный пример: народы экс-Югославии – сербы, хорваты, черногорцы, боснийцы.

Сетуская Калевала

Очень важный детерминирующий компонент – культура, прежде всего бытовая. Первые глубокие исследования культуры сету были проведены в России еще до революции, и уже они показали, что отличия от эстонцев существенные (то, что сету – не русские, доказывать не нужно). Различия четко прослеживаются, к примеру, в одежде, а это очень важный маркер, потому что именно в одежде общество и его нравы находят исторически свое отражение, свой образ. Так вот, по свидетельству этнографов, национальная одежда эстонцев и сету отличается четко: одежда сету намного ближе к русской. Если же обобщать данные этнографов, можно сказать, что культура сету, как и культура русских, – православно-языческая.

До наших дней дожило и народно-поэтическое наследие сету. В отсутствие письменности оно существовало в устном виде – таким, строго говоря, и должен быть живой национальный эпос. В начале ХХ века усилиями сетуского этнографа Якоба Хурта увидели свет три тома «Песен сету» (1975 текстов песен, изданные Финским литературным обществом). Впрочем, как рассказывают сами сету, то, что прежде было естественной частью жизни, нынче стало экзотикой, частью этнографического фольклора, который существует только в выступлениях самодеятельных ансамблей. Сету благополучно урбанизируются, ассимилируются и растворяются в современном коммуникативном пространстве. А за это приходится расплачиваться этнической самобытностью. Чудом выжив в геополитических потрясениях, сетуская культура теперь рискует незаметно рассеяться в тумане глобализации.

Модные сумерки

Понятно, что вопрос, нужны ли сету России, не стоит. Ну да, не нужны. Можно подумать, русских сильно беспокоит их собственный демографический коллапс. Не слишком беспокоит. И ставить так вопрос бессмысленно. Народы, как и вещи, имеют свойство исчезать. Чаще всего их истребляют за счет ассимиляции. Бывает, и без посторонней помощи обходится – просто рождаемость перманентно уходит в минус. Собственно, картинка у нас перед глазами – демографический кризис переживают сейчас практически все этносы нашей необъятной. Оголяются пространства, исчезает деревня за деревней – такой, не слишком веселый, процесс. Мы, впрочем, держимся в мейнстриме – я имею в виду накликанный Шпенглером закат Европы – Россия в этих сумерках не одинока.

В этом смысле исчезновение одного маленького народа на территории нашей страны выглядит… ну, в общем, обыденно, скажем так. Правда, если вдаешься в детали, проблема нащупывается более осязаемо. Сету исчезли в России, но не исчезли совсем – просто перешли российско-эстонскую границу. Веками жили и ушли. А граница эта, даром что не закреплена договором, выглядит, ей-богу, стеной плача – внушительную черту провели народы бывшей империи. «Граница между нашими странами прошла по живым людям, по историческим корням, разделив Сетумаа пополам, – сетует Вананурм. – Ведь, если на эстонской стороне сегодня шесть кладбищ сету, то на российской стороне их осталось двенадцать. Правительство Республики Эстония до сих пор, с 1993 года, не может решить вопрос о бесплатных визах для сету, имеющих в России родственников или могилы близких».

История, впрочем, легко обходится с границами. Сегодня – «стена плача», завтра – бойкое место. Дозволительно предположить, что родственная связь сету с Россией только окрепнет в Эстонии. Возможно, это одна из причин, по которой официальный Таллин не торопится дарить сету какую-либо автономию – на своем унитарном клочке земли ему хочется видеть всех эстонцами, а тут под боком – не пятая колонна, но явно что-то не слишком эстонское.

«Когда в 1999 году в Эстонии проводилась всеобщая перепись населения, нам не разрешили внести в анкету пункт, который позволил бы представителям народа сету указывать свою этническую принадлежность. А в последнее время, судя по некоторым признакам, нас не признают уже и эстонцами, – подводит итог Ильмар Вананурм. – Хотя все мы получили образование на эстонском языке и свободно говорим на нем».

Как решат этот вопрос чиновники Евросоюза (если будут решать), сказать затруднительно, да и не наше дело просчитывать их логику. Но с какой точки зрения ни взгляни на судьбу сету – оформление земли Сетумаа в автономию, на которую они положительно имеют историческое право, выглядит и справедливо, и красиво. И процесс этот, судя по всему, идет. Такая получается эстонская не то Лотарингия, не то Шлезвиг-Гольштейн… Не Пруссия – и то хорошо. А там, глядишь, век-другой минет – и границы окончательно выйдут из моды. Другой вопрос, какие народы останутся в этом безграничном мире.

Тимофей ХМЕЛЕВ,
«Эксперт Северо-Запад», № 20 (273).
Псков – Санкт-Петербург.