Военный Псков. Часть 4. Выживание под страхом смерти

Оккупированный Псков наладил подобие нормального быта – с работающим рынком, открытыми школами и колокольным звоном

С 9 июля Псков был оккупирован гитлеровскими войсками. В городе разместилось командование группы армий «Север»; постоянный гарнизон, как пишут историки, составлял порядка 20 тысяч человек, а доходил и до 70 тысяч. На четыре года Псков перестал быть домом для псковичей.

Сводная рота Гвардейской бригады РОА на параде в Пскове, 22 июня 1943 г.

Став в родном городе бесправным меньшинством, постоянно балансируя на грани гибели, псковичи четыре года пытались выжить и сохранить себя в условиях оккупации. Долг повелевал сопротивляться врагу, по мере возможности вредить фашистам, приближая победу в войне. Здравый смысл призывал подчиняться и сотрудничать – в этом залог безопасности.

«Самая мягкая была полиция русская»

«В самом городе, конечно, партизанской войны никакой не было», - вспоминает Василий Тимофеевич [1]. Помимо виселиц с казнёнными заложниками, за годы оккупации наш рассказчик видел как свидетельство подпольной борьбы только газеты из партизанского края, спрятанные в одежде старшей сестры. В первый год войны ему исполнилось 11 лет – недостаточно взрослый, чтобы участвовать в сопротивлении, но уже не малое дитя, которого партизаны могли бы негласно использовать. Другое дело – пятилетняя девочка, которая, не вызывая подозрений, может пробежать вечером от дома к дому – с тайной запиской в кармане.

«А немцы взяли заложников, потому что здесь недалеко были партизаны. Я даже помню, как к нам ходила партизанка в бушлате. Я ее очень боялась. Когда она к нам приходила, я убегала прятаться. Она приходила, матери подавала записку. Мать записку читала, сразу в плите сжигала, отдавала ей хлеб, который был в доме, давала мне записку, и я должна была с этой запиской (ее не уронить, держать руку в кармане) бежать огородами к следующей соседке и говорить ей, что сейчас к ней придет другая, эта женщина», - вспоминает Лариса Ивановна.

В подвале их дома на улице Лесной была устроена прачечная, где женщины стирали белье для немецких солдат. Некоторое время там скрывался участник партизанского сопротивления, больной туберкулезом. Он кашлял, и жильцы дома жили в постоянном страхе, что его найдут: «И горе было нам, если [бы его кашель услышали], немцы же делали облавы». Чтобы отвлечь внимание, в общем коридоре висел «огромный портрет Гитлера», рассказывает Лариса Ивановна: «Надо было, да, вот мы в таких условиях и жили».

Псковичи быстро научились разбираться в оккупационных карательных структурах. Страшнее всего было попасть в руки эстонской полиции, которая базировалась на Ленина, 3, вспоминает Василий Тимофеевич: «Самая мягкая была полиция русская, потом шла полевая жандармерия немецкая – они с такими бляхами ходили, и самая суровая – эта была страшная! – это эстонская».

На улице же немецких солдат не боялись: «Ну, ходит солдат и ходит, не ждешь, что вот тебя сейчас ударит». Псковичи не вспоминают каких-то особых зверств по отношению к мирному гражданскому населению в обычной, бытовой обстановке. Среди семейных историй остались, напротив, примеры нормального, человеческого отношения с оккупантами. Мария Владимировна, встретившая войну годовалым ребёнком, со слов матери пересказывает историю, случившуюся с её старшим братом:

«Мой брат, которому, там, было 10 или 11 лет в то время, ходил через забор перекидывал какую-то еду военнопленным - картошку, сухари. Мама не знала про это. И вот один раз его привел домой немец за руку и сказал: «Вы знаете, чем занимается ваш сын? Я по инструкции должен его застрелить. Имейте в виду, следите за ним, иначе вы потеряете сына». «Ну, давайте так договоримся: я понимаю, мальчишка, он не может, наверное, по-другому. Давайте так: я вам буду приносить бельё стирать и платить деньги, а вы будете за эти деньги покупать продукты. И приходите с сыном в моё дежурство». И вот так сколько-то месяцев продолжалось. Да, но таких людей было мало, он тоже рисковал».

«И вот таким образом жили, не умирали»

Чтобы выжить в оккупации, псковичам приходилось работать на немцев, тем более для взрослого населения была установлена обязательная трудовая повинность. В скором времени родители наших информантов вернулись на свои же рабочие места; за это потом советское правительство навесит по умолчанию на каждого позорный ярлык коллаборациониста.

«Перед войной отец работал механиком в типографии, и перед отходом наши войска дали задание раскурочить эти станки, разбить, чтоб немцы ими не воспользовались. И отец всё это выполнял, руководил этими работами. А через несколько дней пришли немцы. Пришли немцы и увели его, и мама даже не знала, сколько-то дней его не было. Мать решила, что… ну что, наверное, всякие были случаи. И потом он вдруг появился и сказал: «А я там ночевал, приказано было под страхом смерти и убийства семьи восстанавливать эти станки». И он восстанавливал станки», - вспоминает Мария Владимировна.

В Пскове и пригородах у кого была возможность – сажали огороды, «вот так и жили». За работу у немцев «платили копейки». Чтобы прокормиться, женщины брали на дом стирку. За постиранное и поглаженное белье немцы приносили «буханку хлеба и кусок мыла».

Самые предприимчивые и смелые уходили в Эстонию менять промтовары на продукты. Риск был высокий: по пути приходилось преодолевать несколько кордонов, и охрана могла начать стрелять – «просто так, ради озорства какого-то». Таким рисковым промыслом в дополнение к стирке занималась мать Марии Владимировны: «Мама не боялась расстояний. Когда бывало такое, что нечего есть, то мама ходила здесь на барахолке приобретала мыло, нитки. Вот такую продукцию, без которой так трудно прожить, особенно нитки, она говорила. И она пешком выходила из Пскова и шла в Эстонию на хутора. Много народа, эстонцев, жили по хуторам, и она ходила меняла вот это на муку и на сало. И вот таким образом жили, не умирали. Таких людей в Пскове было порядочно, мама их называла «мои товарки». Они так друг друга называли - «товарки».

На оккупированных сельских территориях вокруг Пскова немцы распустили колхозы и разделили все колхозные поля между жителями сел, «по едокам», рассказывает Василий Тимофеевич: «Делили на количество живых людей в деревне, поэтому каждое поле было полосками разбито. И бабушке тоже на одного едока в каждом поле, которое делили, была выделена узкая полоска». Раздали по домам и колхозные стада, в ранее раскулаченные домохозяйства возвращались коровы и лошади. Городские дети, на лето отосланные к бабушкам, осваивали весь цикл сельхозработ и возвращались осенью с кое-каким запасом продуктов.

Деревенские дети сохранили воспоминания об этой немецкой благотворительности – когда все общее вдруг стали делить. «Вот я знаю, что к нам приехали летом немцы. Открыли колхозную клеть, там бидоны стояли, была большая колхозная пасека. Бидоны эти выставили и давай нам наливать мёд, мы все с ложками, с чашками», - вспоминает Валентина Ивановна.

Со временем в оккупированном Пскове установилась нормальная с виду жизнь. Работал рынок – «только все дорого стоило», поэтому покупали лишь самое необходимое. Картошку, например, псковичи могли вырастить на приусадебном участке, но приходилось покупать дрова. «Во время войны уже торф не могли уже копать – там пленные, тут дорога занята. Дрова приходилось покупать, подвозили нам дрова», - рассказывает Елена Прокофьевна. Школьники снова пошли учиться. Заработала художественная школа для одаренных детей.

Но в эту нормальную жизнь порой вторгалась совершенно ненормальная для детей и не каждому взрослому посильная ответственность. У 12-летнего мальчика заболели сыпным тифом все старшие – мать заразилась на работе в больнице, от нее сестра. Зимой 41 года ребенок должен был самостоятельно выкупить хлеб по карточкам – давали по 300 грамм на человека – и найти еду на всю семью, топливо для дома и лекарства для больных. «Это ужасная была зима, - вспоминает Василий Тимофеевич. – И как они выжили?..»

«Если бы народ не молился, мы бы никогда не победили»

Четыре года оккупации странным образом помогли укреплению православия в Пскове. И дело здесь даже не в работе Псковской православной миссии, хотя церковь при оккупационной власти чувствовала себя куда свободнее, чем при советской. Дело в том, что на несколько лет в церкви вернулись выросшие в православной культуре бабушки – и безбоязненно привели туда внуков. Воспитанным в духе революционного атеизма родителям-коммунистам было не до них, и бабушки спокойно приучали детей к службам и крестным ходам. Вдобавок в открывшихся при немцах школах в числе учебных предметов стали преподавать Закон Божий.

«А бабушка у меня очень была молитвенница большая. И она меня водила – ой, по всем церквам. И вот то, что мы стали изучать ещё Закон Божий – я, как говорится, крестик не снимала и всю войну, и до сих пор», - рассказывает Елена Прокофьевна. Привитую бабушкой и первыми классами школы православную веру она пронесла через всю свою взрослую советскую жизнь и, выйдя на пенсию, пошла петь в церковный хор.

В Пскове постоянно действовали четыре церкви: Любятовская, Варламовская, Дмитриевская и Троицкий собор в Кремле. Внуки, которые ходили с бабушками в храмы, вспоминают, что там всегда было многолюдно. Зимой 1942 года на Крещение святили воду прямо в проруби на Великой около Кремля. «И вы знаете, столько народу – ой, наверное, весь Псков был собравшись. И даже лёд стал проминаться, из проруби начала выступать вода, понимаете? Тогда стали народ разгонять, чтобы сходили со льда, а то лёд провалится. И мы с бабушкой и воды не набрали, так и ушли домой», - рассказывает Елена Прокофьевна.

Псковскую православную миссию советская власть вполне заслуженно обвиняла в коллаборационизме. Но православные псковичи молились за своих – молились о победе над врагом. «А народ, вы знаете, как молился народ: если бы народ не молился, мы бы никогда не победили», - уверена сегодняшняя прихожанка храма Александра Невского.

«Идите вот во власовскую армию»

Хотя в рассказах информантов время от времени всплывают «власовцы» (им наряду с эстонской полицией приписываются наиболее серьезные злодеяния), историки знают, что Русская освободительная армия, по сути, не успела вступить в строй. Псковичка, жившая во время войны напротив концлагеря в Крестах, помнит, как начиналось формирование этой армии. В феврале 1943 года военнопленным по рупору объявили о том, что «Власов какой-то» собирает армию и рекомендуется в неё вступить. Объявления слышали заодно и жители окрестных домов, в том числе Елена Прокофьевна: «И вот по рупору объявляли: «Мы дадим вам питание, дадим вам одежду, а самое главное, дадим вам жизнь и свободу». Идите вот во власовскую армию».

Сохранились фотографии и кинохроника парада РОА, прошедшего по улицам Пскова 22 июня 1943 года. Судя по видеокадрам, посмотреть на ряды солдат под бело-сине-красным флагом вышел едва ли не весь город.

Народная память гласит, что судьба присягнувших немцам военнослужащих была печальна.

«Говорят, что этих всех, которые служили якобы немцам, потом их всех якобы расстреляли, - рассказывает Валентина Ивановна. – Сами немцы стреляли. Речь шла такая, что якобы те мальцы наши русские, с Колоколово были, там, с Порехи деревни – все порадовались этим красивым формам, в красивые формы их одели. Тоже шёл такой слух, что якобы когда немцы отступали, они их с собой взяли и всех застрелили. Никого не нашли потом, так никто ничего не знает, где они».

* * *

К концу войны в Пскове возобновились бомбежки. «Пока летели бомбы, никто из нас не верил, что бомба в нас не попадет», - так Василий Тимофеевич вспоминает самую страшную бомбардировку в своей жизни – она случилась аккурат на 23 февраля 1944 г.

В последний год оккупации бомбежки стали настолько интенсивны, что псковичи фактически жили в подвалах. Пятилетняя девочка запомнила, как на Запсковье все дома, жильцы на Лесной улице «высиживали в подвале», ночами по очереди выходили за водой к колонке и варили пищу в самоваре, вспоминает Лариса Ивановна: «А это не хорошо, потому что иногда угорали от самовара. Там же загоралось, головы болели, было не выйти. Но все равно надо было выходить хоть подышать».

Бомбы 1944 года практически сровняют Псков с землей. Что не сделают они – довершат пожары, устроенные отступающими немецкими войсками. Но процесс разрушения города не увидит никто из наших информантов – к тому времени всех увезут на работу на Запад.

Светлана ПРОКОПЬЕВА

1. По договоренности с информантами имена и фамилии героев изменены.