Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Общество | Society
Павел ДМИТРИЕВ 24 июня 2020, 20:40
Началась неделя с того, что прокурор огласила суду мнение специалистов, которые, в частности, полагают, что самоподрыв в тексте якобы представлен как исторически продуктивный способ влияния на власти. А фразу «этот взрыв лучше, чем любая колонка политолога…» трактовали как положительную оценку теракта. Специалисты сочли, что взрыв якобы представлен наиболее действенной практикой в условиях репрессивного государства.
Светлана Прокопьева назвала эти выводы «адским бредом», она считает, что специалисты вообще не поняли её статью.
Затем в суде выступил руководитель управления Роскомнадзора по Псковской области Дмитрий Фёдоров. Он достал «справочку» и начал по ней отвечать на вопросы. На возражение адвокатов он уточнил, что когда получил вызов в суд, то решил освежить память: по бумажке он зачитывал фактические обстоятельства дела.
Адвокат Тумас Мисакян спросил у свидетеля, каким образом специалисты устанавливали, что текст не соответствовал законодательству. Фёдоров заявил, что текст имеет ярко выраженное негативное отношение к государству, а речь шла о подростке, который взорвал себя, причём в тексте к подростку, по его мнению, было сформировано позитивное отношение. Конкретных фраз, доказывающих это, Фёдоров традиционно не вспомнил. Зато он вспомнил, что молодой человек по тексту не пошёл в депутаты или в партию, а пошёл себя взрывать и расценил это как призыв идти в террористы.
- Критиковать государство – это нарушение закона? – уточнили адвокаты.
- Нет, - ответил Фёдоров, но добавил, что государство обеспечивает порядок, а терроризм и оправдание терроризма неприемлемы. Причём негативное отношение к государству – не главная его претензия к тексту. «Не надо вырывать из контекста», - возмущённо сказал Фёдоров. Он объяснил, что архангельскому террористу было предоставлено бесплатное образование в школе.
- Где он мог столкнуться с жёстким репрессивным государством? – спросил свидетель. - Тексты Светланы Прокопьевой всегда отличались резкостью суждений. В данном случае никакого предвзятого отношения нет. Выявлено нарушение, потом были приняты меры, - заявил Фёдоров. Но заметил, что Прокопьева не была на особом контроле у Роскомназора.
Допрос главного редактора ПЛН Александра Савенко прошёл тяжело: свидетель был после болезни и плохо слышал суд, обвинение и адвокатов. Но на вопросы ответил. Он объяснил, что радиоверсию колонки согласовать не мог, поскольку он – не главный редактор «Эха». Печатная версия колонки выходила в рубрике «Блоги», но там он тоже её не редактирует: договорённость такова, что он получает авторскую программу и размещает её.
На вопрос, почему он в этом случае не пользуется полномочиями главного редактора, Савенко напомнил, что 57-я статья закона о СМИ освобождает его от ответственности за повторную публикацию текста, уже появившегося в другом СМИ. Также он не мог редактировать тексты Прокопьевой, поскольку, как известно Савенко, это и её позиция.
Светлана Прокопьева. Фото: Павел Дмитриев / «Псковская губерния»
Также Савенко вспомнил, что текст бегло прочитал и не увидел в нём ничего такого, что не позволило бы его опубликовать. Он подтвердил суду, что Прокопьева не имеет доступа к админке сайта, а значит, не делала выделение кеглем или шрифтом в статье, а также не ставила иллюстрации. И сообщил, что выделения в текстах содержательной роли не несут.
Ещё суд за два дня допросил трёх экспертов. Перед допросом первого адвокаты попросили суд разрешить присутствовать в суде кандидату филологических наук, доценту Юлию Сафоновой, которая занимается исследованиями текстов с 1991 года и даже написала методические рекомендации, которыми пользуются другие эксперты. Суд разрешил допросить её в качестве специалиста, но не присутствовать в зале во время иных допросов.
Новгородский специалист Владлен Макаров по заданию обвинения анализировал переписку Светланы Прокопьевой о лингвистической экспертизе, которая была в социальных сетях. Прокопьева написала, что «псковские филологи недвусмысленно намекнули, что не могут обеспечить нужный результат». Словосочетание «нужный результат» и заинтересовало обвинение. Также в переписке упоминается, что Лев Шлосберг советует воспользоваться услугами экспертов ГЛЭДИСа, но те просят за работу 70 тысяч рублей, и это дорого.
На вопросы обвинения Макаров согласился, что речь в переписке идёт о поисках автора, который напишет экспертизу так, как будет приемлемо для Светланы Прокопьевой. При этом признаков поиска эксперта, который сделает ложную экспертизу, Макаров не обнаружил. «Приемлемый результат можно достичь и дав истинное заключение», - отметил Макаров.
Адвокат попросил Макарова охарактеризовать ГЛЭДИС. Тот уже начал отвечать: «Это самая известная организация…» - но тут суд снял вопрос адвоката.
Светлана Прокопьева во время этих вопросов порывалась что-то суду возразить, но председательствующий её прервал и сначала договорил с Макаровым. Затем уже Прокопьева объяснила суду, что на момент переписки она не была под уголовным преследованием, а в переписке обсуждается экспертиза для ПЛН и главреда «Эха Москвы в Пскове» Максима Костикова.
«Нужный результат – означает истинный. Мы спорили с неконкретным и необъективным заключением Роскомнадзора. И это всё было в рамках административного дела», - повторила обвиняемая. Тут не выдержала прокурор и заявила, мол, всё вы понимали. Но спор не состоялся.
Дольше всего обвинение и защита допрашивали двух специалистов из Южного экспертного центра, которые выдали обвинению заключение о наличии в колонке Прокопьевой признаков оправдания терроризма. Первым солировал филолог по образованию Алексей Рыженко. Он заявил, что речь в исследуемом тексте шла об идеологии и практике терроризма, а действия террориста якобы оценивались как вынужденные, имеющих высокие цели и благородные мотивы. Негативной оценки действий террориста в тексте нет, объяснил эксперт. При этом, по его словам, побуждения к совершению терактов в материале не было.
Он охарактеризовал текст как аналитическую, полемическую статью и на вопросы обвинения пояснил, что Прокопьева напрямую (словами) терроризм не оправдывала, но в тексте (якобы) звучит аргументация теракта, описание высшей цели и эффективности теракта. «Этого достаточно, чтобы определить текст как оправдывающий терроризм», - сказал Рыженко. В доказательство своей позиции Рыженко привёл цитаты из текста о том, что «родившийся в путинской России» молодой человек не нашёл для себя иного выхода, кроме как совершить теракт.
- Содержится в тексте негативная оценка теракта? – спросил свидетеля адвокат.
- Не содержится, - ответил тот.
- А что автор статьи называет жестокостью? – поинтересовался адвокат, имея в виду цитату из текста о том, что «жестокость вызывает жестокость».
- Использование радикальности мер, использование террористического акта, - отвечал Рыженко.
- Номинирует ли автор словом «жестокость» теракт?
- Непосредственно номинации теракта в данном контексте нет, - настаивал специалист. Рыженко стал объяснять, что оценка действий подрывника в тексте нейтральная, то есть нет ни положительной, ни отрицательной оценки террориста. На вопросы адвоката Виталия Черкасова свидетель повторил, что оправдание терроризма в тексте выражалось в указании на вынужденный характер действия террориста и наличие у него высшей цели. Эксперт посчитал, что Прокопьева писала о том, что в России вообще нет иных способов для политического активизма.
На это адвокат указал свидетелю, что в тексте мир таким видит террорист, а не автор материала. Эксперт возразил: именно автор.
- Автор статьи перечисляла иные способы взаимодействия с государством? – спросил адвокат. Эксперт попросил минуту, заглянул в текст и зачитал эти иные способы: «…Он не вышел с пикетом, не пошёл в партии, не опубликовал открытое письмо». Но затем Рыженко настоял на своём: автор затем пишет, что «этот взрыв лучше любой колонки политолога». Специалист считает, что Прокопьева солидаризируется с взглядами террориста.
Адвокат Татьяна Мартынова уточнила у эксперта: слова теракт и терроризм – это для российского читателя хорошие или плохие слова. Тот ответил, что по тексту это просто номинация действия, а не оценка.
Адвокаты Прокопьевой Виталий Черкасов, Тумас Мисакян и Татьяна Мартынова. Фото: Павел Дмитриев / «Псковская губерния»
- Является ли это нейтральной оценкой молодого человека, назвать его террористом? – настаивала адвокат.
- Оценка может быть выражено контекстуально, - ответил эксперт. Он считает, что даже слово жестокость по отношению к теракту не является его отрицательной оценкой, а всего лишь негативной оценкой жестокости способов.
Светлана Прокопьева спросила эксперта, не кажется ли ему, что она спорит с террористом, перечисляя альтернативные способы коммуникации с властями. Тот заявил, что слова о том, что в России нет иных способов коммуникации с государством – это солидаризация с террористом. Через пару секунд эксперт объяснил подсудимой, что вообще он не указывает в экспертизе, что она одобряет теракт: «Как вы относитесь к этому явлению, я не знаю».
- Почему я сравниваю террористов 19 века с этим [архангельским] террористом, и как оцениваете фразу «…сходство тем более чудовищное, что…»? – спрашивала Прокопьева.
- То, что повторяется явление [теракт] – это плохо, а само явление в тексте не оценивается, - сделал сильный вывод Рыженко.
- Я считаю, что эксперт намеренно уходит от ответа, - заявила суду Светлана.
- Можно ли сделать вывод, что я анализирую действия подрывника, чтобы таких случаев затем не повторилось? – спросила напоследок Светлана Прокопьева.
- Мы в вашу голову залезть не можем, - заметил эксперт, который только что предполагал, что подсудимая солидаризируется с террористом, хоть и не находил прямых фраз об этом в тексте.
Директор Южного экспертного центра психолог Виктор Кисляков в конце своего почти трёхчасового допроса поблагодарил всех за терпение, а суд просил его ничего не добавлять к ответам. А началось всё с основательного монолога эксперта об отличиях письменного текста от устного. «Человек читает, у него всякие мысли появляются», - справедливо рассуждал Кисляков и радовал находившихся в зале журналистов федерального «Эха» Татьяну Фельгенгауэр и Александра Плющева признаниями, что слушает Дмитрия Быкова на радиостанции.
Психологические признаки оправдания терроризма находятся на пересечении лингвистики и психологии, продолжал пространные рассуждения эксперт. Председательствующий судья попросил эксперта быть более чётким. Тот поблагодарил суд за «поправки» и продолжил. Он сообщил, что в тексте вызывается сочувствие к молодому человеку.
- Парень родился в путинской России, ну как можно не посочувствовать? – описал ситуацию из текста эксперт, и часть зала даже рассмеялась. Кисляков объяснил, что критики террориста в публикации нет и что он представлен как гражданин с большой буквы, зато есть критика в сторону государства и системы власти. А слово «ответочка» в радиоверсии колонки было выделено эмоционально, «это я запомнил», отметил эксперт.
- Адресаты регионального «Эха Москвы» – люди, настроенные критически к власти, и равнодушный обыватель. «Не будьте равнодушными, вздрогни, обыватель, что-то происходит, раз такое происходит!», говорится автором в статье, - продолжал шокировать собравшихся Кисляков.
Он признал, что текст псковского журналиста – талантливый и что автор материала не говорит, что теракт - это допустимо или что этому надо подражать.
- Но автор не высказывает и критической позиции. Получили ранения и три сотрудника ФСБ. Крайне маловероятно, что они имели отношение к пыткам или фабрикации дел. Они пострадали просто за форму той организации, на которой этот режим держится, - говорил Кисляков. Он, в отличие от коллеги, признал, что теракт в тексте однозначно оценивается как негативное явление. Но заявил, что террорист негативно не оценён.
- Может так быть, что мотив благородный, а способ неуместный? – спросила эксперта Светлана.
- Конечно. Это очень распространённая ситуация, - сказал Кисляков.
- А оценку мотива [террориста] на оценку способа его действия можно перенести автоматически? – уточнила Прокопьева.
- Пожалуй, нет. Для этого и существует аналитический жанр, чтобы понять условия и факторы, причинно-следственную связь, - согласился эксперт.
Чуть позже он сказал про текст Прокопьевой, что «это профессиональная работа журналиста, который не боится высказать своё мнение, отличное от мнения других, не боится прямо критиковать действующую власть».
- Я не считаю, что основная цель автора – оправдать терроризм. Основная цель – показать свою позицию. Получилось из этого материала, что косвенная цель прослеживается, что иного способа и не может найти гражданин, кроме этого [теракта], - пытался объяснить свою экспертизу Кисляков.
- Можно ли сказать, что цель материала – предостеречь? – спрашивала Прокопьева.
- Цель, безусловно, предостеречь. Это не пропаганда терроризма ни в коем случае, - реагировал Кисляков. Он сообщил, что ждал в тексте, где же автор скажет, что террорист поступил плохо. Но увидел только его положительную презентацию.
- Автор рад, что террорист выбрал такой способ коммуникации? Что произошёл взрыв? – уточнил у эксперта адвокат.
- Нет, безусловно, автор не высказывает позитивных эмоций. Взрыв очень коротко описан, просто как факт, - заявил Кисляков. После этого он сказал суду, что подтверждает свою экспертизу.
Рассмотрение дела продолжится во второй половине дня 25 июня.
.jpg)
